Институт журналистского расследования, как правило, функционирует на грани морали и права. Люди "из раньшего времени" помнят про "дело писателей", когда буквально на следующий день после выпуска программы на НТВ случались отставки. Однако российское гражданское общество не выдержало такого перенапряжения морали и приказало долго жить.
То, что сегодня раскручивается под слоганом НЕВЗЛИНГЕЙТ, ориентировано исключительно на область права. Всем уже всё понятно, приговоры вынесены, и осталось лишь их реализовать в правосознании ПРБ.
Что же касается реальной жизни в реальном обществе, защитой которого все акторы этого спектакля воспользовались, то в ней журналистское расследование не может вестись вне рамок действующего законодательства.
Но с этим есть явные проблемы.
Первое. Журналистское расследование не может препятствовать деятельности правоохранительных органов. Эпизод с задержанием А. Блинова и последующее появление информации о его латвийском подельнике, сбежавшем в Россию, свидетельствует именно об этом. Едва ли в планы польских спецслужб, расследующих нападения на Волкова и на жену М. Миронова, входило задержание А. Блинова на следующий день после акции ФБК. Скорее всего, они осуществляли оперативно-разыскные мероприятия. Да и подельник А. Блинова по имени Дмитрий оказался в России, а не в Израиле.
Хочется верить, что это случайность вследствие правового нигилизма как ФБК, так и их партнеров, а не нечто иное.
Второе. Люди, занимающиеся расследованиями, не могут не знать и, соответственно, не понимать правила оценки доказательств.
Берем ситуацию с тем же М. Мироновым. 01.09.2023 г. во время нападения на его жену нападавшие, с его слов, высказали требования быть подальше от России. Причем на английском языке. Не от Невзлина, не от дела ЮКОСа, а именно от России. От той России и в тот момент, когда М. Миронова уличили в активности именно в интересах российских властей. Причем до этого случайно были найдены данные о его связи с нерядовым сотрудником СВР в Аргентине, которые он поспешил удалить. Команда расследователей продолжительное время публично придерживалась версии о связи этого нападения с ФСБ. Даже несмотря на последовавшие еще в марте попытки ФСБ перенаправить следствие от себя в сторону Невзлина.
Но стоило только ФСБ организовать вброс, как вся команда в полном составе практически мгновенно меняет версию. И это при том, что согласно УПК доказательства оцениваются по внутреннему убеждению, на основании ВСЕХ имеющихся доказательств, руководствуясь законом и совестью.
Доказательства от ФСБ в соответствии с законом недопустимы, а часть доказательств вообще не оценена.
Довольно нелогичная, прямо скажем, перемена внутреннего убеждения. Неясно, связана ли она с недопустимыми доказательствами со стороны ФСБ или конфликтом интересов.
Ясно, что расследователи не являются процессуальными лицами. Но сотрудники ФБК и Миронов таким статусом обладают. И смена показаний в таком случае не может быть произвольной. Она должна иметь под собой источник осведомленности, а не предположения. И чревата наступлением ответственности за дачу ложных показаний.
Третье. Проведение расследований такого рода всегда имеет под собой какую-то цель, тем более что это затратная деятельность. С одной стороны, ФБК, ведя кампанию против бывших акционеров ЮКОСа, обвиняет их в нарушениях почти тридцатилетней давности. Да еще и избирательно, не обращая внимания на других лиц, совершивших аналогичные действия в тот же период времени.
Отсюда следуют два очевидных принципиальных нарушения:
— принципа равенства граждан перед законом;
— принципа законности в целом, т.к. все сроки исковой давности, предусмотренные законом, истекли.
С другой стороны, все участники этого процесса не могут не знать (а если не знают, то грош цена и им, и их деятельности) одно из ключевых положений УПК — принцип преюдиции. Это означает, что вступившие в законную силу ПРИГОВОР суда, Постановления суда, принятые в процессе гражданского, арбитражного и иных судопроизводств, ОЦЕНКЕ НЕ ПОДЛЕЖАТ.
Следовательно, вся кампания против бывших акционеров ЮКОСа по провозглашаемым против них обвинениям, совершенным в 90-е годы, с юридической точки зрения просто бессмысленна.
Есть решения ЕСПЧ по делам ЮКОСа, которым признаны допущенные со стороны России нарушения. Есть решения ЕСПЧ и СЕ делу А. Пичугина. Есть решения ЕСПЧ о выплате Россией почти двух миллиардов долларов и двух судов в Нидерландах о выплате 60 миллиардов долларов бывшим акционерам ЮКОСа.
Причем в последнем суде в течение почти десяти лет Россия представила судам в Гааге и Амстердаме все те же доказательства, которыми продолжает оперировать ФБК, затратив миллионы долларов на услуги адвокатов.
Если предметом журналистского расследования являются обстоятельства, уже установленные судами Высшей Инстанции и по которым приняты решения, то такое расследование и такая деятельность не имеют никакого отношения к праву.
К чему в таком случае это имеет отношение, если оно по смыслу практически в полном объеме корреспондируется с деятельностью и интересами российской власти?
Ответ, на мой взгляд, очевиден.
Но если эта позиция распространяется и дальше? Скажем, весьма специфически выражает свою мысль М. Наки. С его точки зрения, Невзлину инкриминируется стремление к разрушению России. Это понятно, и такие обвинения мы слышим постоянно. А как быть в таком случае остальным? У того же М. Наки есть ответ на всё. И законный, и профессиональный: "Кто молчит ладно. А те, кто решил защищать Невзлина, будьте готовы к таким вопросам и публичному вниманию". Цитирую дословно.
Надеюсь, всем понятно, о чем идет речь.
Журналистское расследование оперирует таким понятием, как шантаж, и вместо поиска истины принимает форму сведения счетов.
Проблема ведь на самом деле даже не в правовом нигилизме отдельных людей. И даже не в их непрофессионализме. Не в том, что кто-то добивается единомыслия или опускается до шантажа, считая это и законным, и приемлемым, и профессиональным.
Каждое из этого в отдельности, наверное, можно каким-то образом преодолеть. Нельзя преодолеть другое.
Замкнутый круг, по которому движутся эти люди, считающие себя не просто оппозицией, а единственной оппозицией Путину. И демонстрирующие свой инструментарий, не меняющийся на протяжении более чем ста лет.
Несколько дней назад я нашел интересную песню про последние события на войне. Наибольшее впечатление на меня произвел один куплет.
"У Курского музея опять немецкий танк,
Глазеют ротозеи — мы повторили так,
Мы говорили можем, не говорили как".
Проблема в том, что эти люди по-другому не могут. А те, кто их слушает, кто воспринимает их в качестве оппозиции и возлагает на них надежды, этого пока окончательно не поняли.
