Не каждый, мягко говоря, помнит, что вообще происходило 19–21 августа 1991 года. Мало кто этим всерьёз интересуется. Большинство не помнит, как расшифровывается аббревиатура ГКЧП. Почти никто не перечислит членов "Государственного комитета по чрезвычайному положению". А уж объяснить, кто победил и почему… Попробуем мы.
То, что падало, можно было не толкать
Это были восемь ведущих государственных деятелей СССР. Практически всё высшее руководство, кроме первого лица. Вице-президент СССР Геннадий Янаев. Премьер-министр СССР Валентин Павлов. Министр обороны СССР Дмитрий Язов. Министр внутренних дел СССР Борис Пуго. Председатель КГБ СССР Владимир Крючков. Секретарь ЦК КПСС по обороне Олег Бакланов. Президент Ассоциации государственных предприятий СССР Александр Тизяков. Председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев.
Это перечисление само по себе объясняет суть тогдашних событий. Однако произошедшее не понять без предыстории тех трёх дней. Они лишь увенчали многолетние глубинные процессы. Советский Союз был обречён на катастрофу уже в момент создания, ибо не может быть жизнеспособной система, заряженная идеологией коммунизма.
Итак, шесть лет, как во главе КПСС — а значит, всего СССР — стоял Михаил Горбачёв. Четыре года реальной Перестройки. Исторический слом — объективный, а не устроенный чьей-то волей — перешёл в открытую фазу. Недаром разговоры о "происках Запада" и т.п. вызывали тогда презрительный хохот. Конспирология и мракобесная дурь в те времена не уважались. Потому хотя бы, что в советских школах таким глупостям не учили. Учили зато другому: объективному характеру исторических процессов, ведущей роли масс (а не "тайных центров организации цветных революций"). Люди прекрасно знали: падает то, что не может стоять. Толкать даже не обязательно.
Гласность и выборы под контролем удержать не удалось
Очевидная катастрофа централизованной госэкономики — талонная система даже в столицах, часовые очереди даже за хлебом, обрыв всех хозяйственных связей, заклинивание промышленности, распад бюджетно-финансовой системы. Коммунистическое хозяйство исчерпало внутренний ресурс. Внешняя подпитка отсеклась снижением мировых цен на нефть.
Разрушалась на глазах политическая система. Горбачёв рассчитывал выскочить из тисков кризиса, перевалив на общество ответственность за партийную политику. Но хитроумный план оказался гладок на бумаге.
Задумывались два средства: дозированная гласность и контролируемые выборы. Чтобы общество мобилизовалось на решение государственных задач, а решающее слово оставалось за номенклатурным классом. Но и гласность, и выборы вывернулись из властных рук.
Первое же минимально свободное голосование в марте 1989 года нанесло смертельный удар КПСС. Первый Съезд народных депутатов структурно консолидировал оппозицию. Применять силовые расправы, как в тбилисском апреле, получалось слишком поздно — срабатывал обратный эффект. В июле 1989-го шахтёрские забастовки включили обратный отсчёт режиму КПСС.
1990 год изменил ситуацию до неузнаваемости и необратимости. Были избраны новые Советы республик, городов и регионов. Не только в Прибалтике, Грузии и Армении, но в РСФСР, Москве, Ленинграде на выборах победили популистско-демократические движения. Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин позиционировался как лидер "Демократической России". (Впрочем, экс-секретарь Свердловского обкома и Московского горкома, экс-кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС предусмотрительно дистанцировался от формальной принадлежности к российским демократическим организациям — он был не активистом, а всего лишь вождём.) Под мощным давлением национал-демократических фронтов оказались власти Украинской и Белорусской, Азербайджанской и Молдавской ССР. Казалось, вполне удержали ситуацию партаппараты Казахстана и четырёх среднеазиатских республик — но именно это позволяло восточным секретарям более не оглядываться на слабеющий союзный центр.
Суверенитет России сделал конец СССР вопросом недолгого времени
Нарастал массовый протест против номенклатурной власти. Диктат партаппаратчиков воспринимался как социальное оскорбление. Даже рядовыми членами КПСС. "У меня от народа секретов нет", — так стали отвечать мужики с партбилетами, отказываясь идти на закрытые партсобрания.
Экономические трудности, ежедневные дефициты уже самого необходимого накаляли градус озлобления. "Они правили Россией десятки лет и в итоге оставили страну без мыла, соли и спичек" — этими словами не кто иной, как Владимир Путин характеризовал коммунистическое правление ещё в 2007 году. Вот тут с ним не приходится спорить. (Хотя сам он, нужно добавить, служил тогда в репрессивном органе, оберегавшем систему. Тоже вносил свою лепту в мытьё без мыла — пусть даже в комфортабельных условиях дрезденской резидентуры.) Народным ответом на властные издевательства стало укрепление и расширение теневой экономики. Спекуляция дефицитом, подпольные цеха, "вышибальное правосудие" самоутверждались явочным порядком. Постепенно втягивая дальновидных представителей официоза.
Миллионы людей в республиках, от стариков до школьников, шагнули под знамёна национальных движений. 11 марта 1990-го акт о восстановлении государственной независимости принял Верховный Совет Литвы. Литовская волна хлынула по политическому пространству Союза. Год спустя не осталось ни одного крупного национального образования, где не было бы принято декларации о суверенитете. Так аукнулась ленинская концепция национально-государственного устройства, насаждённая вместо старых губерний, типологически похожих на американские штаты. Как-то не предвидел великий гений элементарно предсказуемого результата.
12 июня 1990-го Декларацию о суверенитете принял Съезд народных депутатов РСФСР. Именно с того дня распад СССР стал вопросом времени. Причём недолгого. Именно это событие ежегодно отмечается как День России — государственный праздник РФ. Причём торжествуют 12 июня именно те, кто называет распад СССР "крупнейшей геополитической катастрофой". Что ж. Как говорится, постмодерн на дворе.
К концу 1990 года Советский Союз был охвачен тотальным раздраем. Правящая КПСС — авангард и ядро господствующего класса — превратилась в общепрезираемую организацию. Сильней, чем ныне "Единая Россия". Не потому, что ЕР намного лучше (хотя, честно говоря, не без этого — как минимум потому, что не так давно существует). Просто КПСС знали в каждом доме и повсюду имели с ней счёты. Тогда как на ЕР не особо обращают внимание. Есть она, нет её, незаметно, чтобы жизнь от того менялась. Это, кстати, единственное, что об этой партии можно сказать хорошего.
Горбачёв пытался предотвратить неизбежный крах
Горбачёв прилагал титанические усилия для сохранения партии и государства. Симбиоза, который уже тогда называли "КПСССР" (символическая констатация того факта, что государство было намертво спаяно с партией и обречено вместе с ней). Обвинять Михаила Сергеевича можно только от дремучего незнания советской истории. Точнее, от принципиального нежелания её знать. Само введение института президентства было призвано остановить распад. Опорой на твёрдую авторитарную власть. И не вина Горбачёва, что малейшая причастность КПСС к чему бы то ни было гарантировала позорный крах любого начинания.
Указы президента СССР игнорировались повсеместно. Вместе с союзной Конституцией. Это называлось "война законов". Республики одна за другой объявляли приоритет собственного законодательства над общесоюзным.
"Генеральный президент" поступал вполне по-марксистски — как выразитель воли и интересов своего класса. И сам Горбачёв, и номенклатура в целом стремились продлить существование СССР. Видя направление событий, с октября 1990-го союзный президент резко изменил курс. Руками депутатского корпуса он наделил себя диктаторскими полномочиями ("Такого объёма официально прописанной власти не имели ни Сталин, ни Брежнев", — резонно заметил Ельцин). Отверг программу рыночных реформ, подготовленную совместно с руководством РСФСР. Санкционировал кровопролитие в Вильнюсе. Ввёл совместное армейско-милицейское патрулирование в крупных городах, выдвинул регулярные части в Москву на дни очередного российского Съезда. Провёл конфискационную денежную реформу, названную "ударом по теневой экономике". Убрал с премьерского поста "излишне мягкого" Николая Рыжкова, заменив его Валентином Павловым — "финансистом с шашкой наголо". Отодвинул от себя соратников-перестройщиков Александра Яковлева, Эдуарда Шеварднадзе, Вадима Бакатина. Зато приблизил верного андроповца Владимира Крючкова, партконтролёра Бориса Пуго, агитпроповского предшественника "киселей-соловей" Леонида Кравченко.
Ставка явно делалась на репрессивно-силовую чрезвычайщину. Вроде польского декабря 1981-го, который не очень надолго, но всё же продлил власть ПОРП. И эта ставка в любом случае была бы бита. Проблема заключалась не в том, что у кого-то недоставало чего-то. Например, у Михаила Сергеевича — свирепости в наведении порядка. Будь на его месте оголтелый сталинист, итог оказался бы тем же. Может быть, количественно более кровавым, но качественно аналогичным. Ибо распад катил объективно. И неостановимо.
К тому же последней черты Горбачёв действительно не мог преступить. Он понимал, что его историческая роль в другом. Что для современников и потомков он — архитектор Перестройки и автор гласности. Начни он душить им же привнесённое — стал бы никем. И не решался перечеркнуть самого себя.
За это его и возненавидел костяк правящего класса. В лидеры контрреформы выдвинулся председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов. В руководстве КПСС антиперестройщики группировались вокруг первого секретаря ЦК КП РСФСР Ивана Полозкова и секретаря ЦК по оргвопросам Олега Шенина. В аппарате самого Горбачёва консервативную фронду поддерживали начальник президентского аппарата Валерий Болдин и начальник охраны генерал КГБ Владимир Медведев. В армии максимально жёсткую позицию занимал главком сухопутных войск генерал Валентин Варенников. Эта верхушка опиралась на многотысячный партийно-аппаратный корпус. Вроде ленинградского секретаря горкома и будущего петербургского бизнесмена Виктора Ефимова, ныне пребывающего в СИЗО за тридцатимиллионную растрату. В первой половине 1991-го от таких, как он, ещё немало зависело.
В "нормальном процессе" затягивалась петля
Весной Горбачёв произвёл очередной зигзаг. Он пошёл на сближение с Ельциным и другими главами республик. Теми из них, кто ещё соглашался разговаривать с главой КПСССР. Таких набралось девять из пятнадцати: Борис Ельцин (Российская СФСР), Леонид Кравчук (Украинская ССР), Николай Дементей (Белорусская ССР), Нурсултан Назарбаев (Казахская ССР), Аяз Муталибов (Азербайджанская ССР), Ислам Каримов (Узбекская ССР), Каххар Махкамов (Таджикская ССР), Сапармурад Ниязов (Туркменская ССР), Аскар Акаев (Киргизская ССР). Эстонец Арнольд Рюйтель, латыш Анатолий Горбуновс, литовец Витаутас Ландсбергис, грузин Звиад Гамсахурдиа, армянин Левон Тер-Петросян, молдаванин Мирчо Снегур терять время уже не пожелали.
По своему обыкновению, Михаил Сергеевич старался плавно закруглить вопросы. Но кругло не получалось. В принципе не могло получиться. Слишком разного хотели высокие договаривающиеся стороны.
Предметом обсуждения стал проект нового Союзного договора. Потянулись многомесячные нудные "торги в Ново-Огарёво" (выражение Леонида Баткина). Михаил Сергеевич был доволен: "Идёт нормальный процесс". "На самом деле затягивалась петля", — уточнил впоследствии Гавриил Попов. Ибо процесс ускоренно продвигался к развалу систем жизнеобеспечения и гражданской войне. Пора было что-то решать. Хоть как-то, но срочно.
Главное противоречие состояло в следующем. Горбачёв настаивал на учреждении в "обновлённом демократическом конфедеративном государстве Союз Суверенных Государств" (чего стоила "обновлённая" аббревиатура ССГ, в котором к тому предполагалось министерство сношений) структурного комплекса Центра, принимающего окончательные решения. Республиканские лидеры, среди которых уже однозначно доминировал Борис Ельцин — только что избранный в президенты России, естественно, отказывались иметь над собой ещё одно "суверенное государство". Главный затык образовался по вопросу о налоговой системе. Горбачёв цеплялся за двухканальное отчисление — в республики и в центр. "Республиканцы", разумеется, требовали одноканального.
17 августа 1991 года по телевидению как бы между делом проскользнуло сообщение: президент СССР согласился на одноканальную систему. Словно о чём-то малосущественном. Одновременно прошелестел слух: повидавшись с Ельциным, Горбачёв признал, что Павлов, Язов, Пуго и Крючков являлись его кадровыми ошибками. После чего полетел отдыхать в Крым. Дальше предстояли два выходных дня. И — 19 августа. Понедельник. "Что они ни делают — не идут дела".
Сопротивляться Ельцину было бесполезно, ибо за ним шёл народ
Расчёт ГКЧП — и стоявших за спиной янаевской компании Лукьянова, Шенина, Болдина — строился на пассивности масс. Энтузиастической поддержки они едва ли ждали. Но на молчаливое принятие вполне могли надеяться. Хотя бы от экономической ситуации, превратившейся в жуткий гнойник. Впереди уже реально маячил голод.
Массовое отторжение и сопротивление стало для них неожиданностью. Страшно далеки оказались они от народа.
Который просто и ясно шёл за Ельциным. Сотня тысяч собравшихся на защиту Белого дома в Москве. Примерно столько же на Дворцовой площади в Ленинграде. Тысячи по другим городам России и Союза. Рабочие в одном ряду с кооператорами, студенты с пенсионерами, бизнесмены с рэкетирами. Решительный отпор Ельцина, исключивший сговор и с другими республиканскими руководителями. Фактический переход на ельцинскую сторону ВВС и ВДВ. Приход к Белому дому каратистов Тадеуша Касьянова и ветеранов советского спецназа капитана Олега Резникова: "Идём защищать Россию!"
Надо отдать должное и Михаилу Горбачёву. В отличие от немедленно сдавшегося Никиты Хрущёва, президент СССР устоял перед убедительными просьбами сподвижников. Вероятно, не был уверен в их успехе. И тут оказался прав. Рассчитывал, что Ельцин с коллегами отблагодарят его формальной должностью "президента ССГ". И тут сильно ошибся.
"Как только мы увидели, что руководство России не остановится ни перед чем, было решено прекратить деятельность ГКЧП", — в таком комплиментарном для себя раскладе описывал ситуацию Крючков. "Старики ни на что не способны", — не столь политкорректно оценил ту же ситуацию готовый на жесть Шенин. Но переломить ситуацию не смогли бы ни тот, ни другой.
Возвратившись из Фороса в Москву, Горбачёв заговорил поначалу аж о социалистическом выборе. Эту тему он, однако, сообразил быстро свернуть. 24 августа он отказался от генсекства в поверженной КПСС ("В очередной раз нас поставили перед свершившимся фактом", — говорилось в униженном августовском заявлении правящей партии). Но был пункт, в котором Михаил Сергеевич стоял до конца: "Для меня главное — Союз". СССР уже называли бывшим, а Горбачёва — действующим президентом СССР. В этом странном качестве он оставался до 25 декабря 1991-го. Ни в новой России, ни в какой-либо из других постсоветских республик государственной должности ему не нашлось.
Все вышеперечисленные гэкачеписты и теневые главари заговора попали в "Матросскую тишину". Но пробыли там не так уж долго. Добродушный и незлопамятный Борис Николаевич не стал мешать первой Госдуме, когда она в 1994 году приняла постановление об амнистии. К тому времени почти все обвиняемые уже были выпущены по возрасту и здоровью.
Ельцин избегал революции, следуя принципам Маркса
Эта амнистия символизировала и задавала тон будущему развитию российских реформ. В августовские дни Ельцин опирался на людей, подобных майору Сергею Евдокимову и предпринимателю Сергею Братчикову. Евдокимов привёл танки на защиту Белого дома. Братчиков сагитировал его на это. Потом сформировал отряд добровольцев и занял радиостанцию, по которой был зачитан ключевой указ первого президента России. Собрал ребят, заготовивших коктейли Молотова, и сам плеснул бензин под "БМП-убийцу".
Сегодня на слуху другое имя: Сергей Суровикин. Командовал военной группировкой РФ в Сирии. Страшным образом отметился в "не-войне" в Украине. А в августе 1991 года капитан Суровикин командовал тем самым батальоном, который останавливал Братчиков. В столкновении погибли защитники Белого дома Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский.
Суровикин был арестован. И освобождён по личному приказу Ельцина — уже в звании майора. Стать полковником Суровикин успел при Борисе Николаевиче. А генералом — уже при Владимире Владимировиче.
Есть примеры не столь символичные, но тоже показательные. Охранный бизнесмен Роман Цепов в советские времена служил в конвойной охране. В августе 1991-го пытался организовать в Ленинграде вооружённое выступление в поддержку ГКЧП. После поражения ГКЧП владел в Петербурге элитным охранным предприятием, был близок к мэру Собчаку, партнёрствовал с вице-мэром Путиным. Пока не умер от непонятного отравления в 2004-м.
Вот, собственно, и всё объяснение, почему реформы пошли так, как пошли. А если к вопросу "почему?" добавить "отчего?" — ответ будет банальным. По Карлу Марксу. Классовая солидарность секретаря обкома естественным образом проявилась к Суровикину с Путиным и Цеповым. Не к Братчикову же с Евдокимовым. Со своей стороны, и они не голосовали за Ельцина уже в 1996 году. Хотя говорили, что повторись 1991-й — снова поступили бы так же.
Послеавгустовский выбор Ельцина был сделан в пользу второго эшелона бюрократической элиты. Функционеров КПСС, госаппарата и силовых структур. Вовремя отбросивших подальше архаичные серпомолоты и признавших своим лидером самого Ельцина, а не Горбачёва и не гэкачепистов.
Спору нет, многое в отстраивании нового сделали и они. И их интеллектуальные консильери, вроде Гайдара с командой. Первый президент отдавал таким должное. Но не новым гражданским сообществам, тянувшим "полевой подъём" в регионах. Как в Петербурге Владимир Барсуков с его "ночным губернаторством", в Красноярске структура Анатолия Быкова, на Урале организация Александра Хабарова. В таких ситуациях — что при Ельцине, что при Путине — государство всей мощью становилось на сторону бюрократии. В уголовно-судебных расправах или просто в уголовных ликвидациях.
"Мы смогли избежать революции" — сколько раз Борис Николаевич поминал это своё достижение… Да, за это есть кому его благодарить. "Ельцин вывел Россию из тупика. Россия будет развиваться, как хотел этого Ельцин. Слова Ельцина имели великий нравственный смысл" — эти слова Путина сказаны в разные годы, но нравственный смысл един.
Есть и в этом смысле и верность. Но совсем не то в Ельцине имеет в виду преемник. Не прорыв к свободе.
