В 1377 году Европа уже приходила в себя после Черной смерти — ужасающей эпидемии чумы — но все-таки страх перед болезнью оставался. В 1377 году власти города Рагузы, который сегодня называется Дубровником, постановили, что приходящие к ним корабли (а Рагуза много с кем торговала) должны останавливаться на одном из близлежащих островов и ждать там тридцать дней, чтобы убедиться, что на борту нет больных чумой.
Венецианцы, к которым приходили корабли из разных частей света, в том числе с востока, откуда обычно начинали двигаться очередные волны чумы, тоже заботились о своем здоровье. Специальные чиновники во время Черной смерти проверяли, не появилось ли заболевание. Позже для чумных был создан лазарет на одном из островов лагуны. А в 1448 году они переняли идею жителей Рагузы, но только продлили изоляцию новоприбывших еще на 10 дней, — сегодня мы знаем, что от бубонной чумы умирают в среднем через 37 дней после заражения, так что это было вполне разумное решение. А так как сорок по-итальянски quaranta, то это и был первый карантин — изоляция на сорок дней.
Вернее, это был первый карантин, названный таким образом. Заразных больных отделяли во все времена, пусть даже не понимая, как же эта зараза переносится. Ужас, который вызывали прокаженные, еще с древних времен приводил к тому, что их выдавливали из городов — а в средние века приказывали еще носить колокольчики, чтобы предупреждать людей о своем приближении, — жестокий пример социального дистанцирования. Карантины вообще могут быть очень жестокими, — во время Черной смерти часто бывало, что людям просто не давали выходить из дома, с улицы, из квартала, из города, а как они уж там выживали, это было их дело.
Впрочем, иногда это была просто неизбывная тоска от сидения взаперти. Пушкин в "Дорожных жалобах", перечисляя возможные варианты своей будущей смерти, называет смерть в карантине сразу после нападения разбойника:
"Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине".
Уж Александр Сергеевич-то испытал на себе эту тоску – приехав в 1830 году в свое имение Болдино, он обнаружил, что не может вернуться обратно, потому что повсюду выставлены холерные карантины. Правда, мы знаем, что Пушкин не так уж сильно скучал взаперти – именно благодаря карантину и оторванности от петербургской жизни он пережил величайший приступ вдохновения, длившийся все три месяца той Болдинской осени. Может быть, нам нужно радоваться, что все попытки прорваться через карантины ему не удались.
"В Болдине, все еще в Болдине! — пишет он невесте. — Узнав, что вы не уехали из Москвы, я нанял почтовых лошадей и отправился в путь. Выехав на большую дорогу, я увидел, что… настоящих карантинов всего три. — Я храбро явился в первый; смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную. Вы не по казенной надобности изволите ехать? — Нет, по собственной самонужнейшей. — Так извольте ехать назад на другой тракт. Здесь не пропускают. — Давно ли? — Да уж около 3 недель. — И эти свиньи губернаторы не дают этого знать? — Мы не виноваты-с. — Не виноваты! а мне разве от этого легче? нечего делать — еду назад в Лукоянов; требую свидетельства, что еду не из зачумленного места. Предводитель здешний не знает, может ли после поездки моей дать мне это свидетельство — я пишу губернатору, а сам в ожидании его ответа, свидетельства и новой подорожной сижу в Болдине да кисну. Вот каким образом проездил я 400 верст, не двинувшись из своей берлоги".
Предводитель дворянства Ульянинов, отказавший Пушкину в свидетельстве, которое позволило бы ему уехать, до этого он дважды просил приехавшего "столичного гостя" принять участие в борьбе с холерой, а Пушкин отказался. Похоже, Ульянинов просто свел с ним счеты — спасибо ему! К этому моменту, правда, большая часть болдинских шедевров — "Маленькие трагедии", "Повести Белкина", и многое другое, была уже написана. Но все-таки, вернувшись после неудачной поездки, злой и взволнованный слухами о своей расстраивающейся свадьбе поэт продолжает писать — в последние дни Болдинской осени он напишет одно из самых, может быть, своих прекрасных стихотворений (посвященное вовсе не невесте) — "Для берегов отчизны дальной".
В общем, давайте утешаться тем, что далеко не мы одни сходили с ума и были готовы биться головой об стенку, сидя в карантине. Конечно, вряд ли нынешний карантин станет для нас Болдинской осенью, но будем надеяться, что каждый сможет найти для себя ту нишу, где почувствует себя спокойно, то дело, которое поможет забыть об окружающих нас обстоятельствах. Замечательный поэт Давид Самойлов много лет назад написал стихотворение "Болдинская осень", которое заканчивалось словами, обращенными к Пушкину:
"И за полночь пиши,
И спи за полдень,
И будь счастлив,
И бормочи во сне!
Благодаренье богу — ты свободен -
В России, в Болдине, в карантине"
Давайте попробуем обрести карантинную свободу…
! Орфография и стилистика автора сохранены
