Вспомнилось сегодня в результате одной беседы на тему принуждения к языкам...
А ведь дама была совершенно трезвой...
Но расскажу по порядку.
Нас пригласили к себе приятели, художники по фарфору, он- итальянец, она- русская, четверть века прожившие во французской глубинке.
Простая ферма 16 века, утренние вокализы галльских петухов, дом из красного песчаника, огромный, закопченный очаг с древними крюками для жарки мяса, вырубленная в одной из стен ниша “сырная пещера” (дом пристроен прямо к скале), винный погреб, колодец с темной, необыкновенно вкусной водой, небольшой виноградник, белая лошадь, сумеречным призраком пасущаяся в ореховой роще.
В числе гостей на ферме, кроме меня, была и эта женщина, со своей многострадальной дочерью-подростком лет 14.
Первое впечатление располагало: высокая немолодая красавица рубенсовских форм с полными яркими губами и очень приятным, журчащим голосом. Эти губы, однако, служили источником частого гусиного шипения, направленного в ухо дочке (та выглядела пока еще контурной копией красавицы-матери):
— По-русски отвечай, кому я говорю?!
Девочка заливалась пунцовой краской и старательно выговаривала русские слова с ощутимым английским акцентом.
Мать работала “аукционером предметов искусства” (так она представилась), живя “между Москвой и Лондоном” (тоже ее выражение), а дочь с пяти лет училась в дорогой английской "бординг-скул" (я поняла).
— Самое главное - это наш язык, такого ни у кого нет и не будет! Я ей сказала - по-английски дома - только через мой труп! А у вас дети есть? Девочки? Не говорят по-русски? Плохо говорят? Это ваша вина, милочка. Надо было заставить, кровь из носу. Кровь из носу. Вы даже не сознаете, как вы ограбили своих детей, обделили, - она прямо расстроилась. Расстроилась и я.
Что-то в голосе красавицы вдруг заставило Францию исчезнуть перед моим внутренним взором и столкнуло меня в страшно далекое воспоминание: институтский субботник, с которого нельзя уйти, речь комсорга…
…Ресторан, куда все мы поехали, был на платформе-острове, посреди широкой, но полноводной и быстрой реки. В плавнях гнездились серые цапли, двигавшиеся с грацией прима-балерин.
Приятели всю дорогу рассказывали нам, какой это уникальный ресторан. Его хозяин ничего не импортирует, там подают только свежейшие продукты, выращенные в деревнях той же долины.
Дама в молчании наблюдала закатные пейзажи за окном.
— Красота. Но пусто. Вы заметили, как везде пусто. Людей нет. Некому заселять. А свято место пусто не бывает…Ничего, скоро им тут все заселят…Они ж не понимают, что придут и заселят. Каждому свое, — изрекла она таинственный пифийский оракул.
Уровень ресторана во Франции всегда можно определить по виду официантов и их выражению лиц. В этом ресторане официантов было всего двое. Они не просто принимали заказы и подавали пищу - у каждого была жаровня для фламбэ и они священнодействовали в сполохах пламени как жрецы у жертвенных треножников. Наверняка братья, они напоминали актера Броуди из фильма “Пианист”. Немолодые, сухопарые, полные спокойного достоинства, любезные без услужливости, они превращались еще и во вдохновенных трубадуров (мы это подслушали), воспевающих крошечные деревни в небольших ущельях, откуда им привозили знаменитые сыры; они исполняли импровизированные поэмы в прозе о специфике трав и пойменных лугов Луары, где на приволье откармливались до совершенства их утки и гуси, потом копченые. В этих импровизациях сквозило не что иное, как гордость за свою землю (не метафорическую, а буквальную), которая производит такую несравненную еду! О, они были патриотами своей маленькой долины, эти двое! Об этом мы и за столом и заговорили.
Это почему-то вызвало раздражение дамы.
— Я не буду никакой аперитив! Ненавижу аперитивы, эта дурацкая французская манера предлагать шампанское до еды! - неожиданно резко сказала красавица.
— Хорошо, если мадам желает что-нибудь другое, вот винная карта…
Девочка - во взгляде молния беспокойства - взглянула на мать.
— Я хочу чаю. Простого чаю. С лимоном. И сахаром. Чай должен быть с сахаром, - строго сказала мне она.
Нет, голос этой женщины имел странную способность возвращать меня в прошлое. Мне вспомнился поезд Москва-Воронеж, проводница, дребезжание подстаканников, тающий в прозрачном стакане рафинад на фоне несущегося за поездом темнеющего леса…
Официант кивнул: чаю так чаю.
— Что у них тут? - дама развернула меню. - Ни слова по-человечески! Впрочем, чему удивляться, это же провинция.
Мать сунула меню дочери.
Девочка стала терпеливо переводить названия блюд. Она, оказывается, прекрасно говорила и по-французски.
Мать вздохнула.
— Сделали культом то, чем набивают живот. Сто двадцать соусов. Столько суеты, а зачем? Суета сует…когда интеллектуальные искания и искусство заменяются потребностями брюха…Надо освобождаться от суеты - строго приказала она притихнувшим нам.
Риторика дамы скакала от остапобендеровской до библейской, и обратно.
— И все эти дурацкие ритуалы - первое, второе, третье. И кто установил такие порядки? А если я не хочу? Если я хочу одно только блюдо, без дурацких ритуалов? Если я хочу курицу. Можешь ты мне найти тут просто курицу, человеческую курицу?!
Девочка, щеки которой превратились по цвету уже в нечто авангардно- пунцовое, лихорадочно искала матери "человеческую курицу".
Официанты не понимали по-русски и не очень понимали причину нервозности посетительницы и нашей напряженности за столом:
— Мадам нужно еще время, чтобы выбрать? Возможно, я могу помочь…?
Мадам не обратила на официанта никакого внимания.
Она резко вырвала из рук дочери меню, ткнула куда-то в его чрево:
— Хиар, уан диш, джаст уан, ай уонт джаст уан, андерстанд?
Пунцовая девочка перевела это официанту, чуть не плача.
Тот кивнул и удалился.
Разговор за столом зашел о путешествиях - безопасная тема.
Красавица побывала в таком количестве стран, что это граничило с невозможным… Начинала она бортпроводницей "Аэрофлота". Она интересно рассказывала об этом, размешивая ложечкой чай.
Наконец, нам принесли первое блюдо.
Ей — ничего.
— Эй, это еще что такое! Ну-ка спроси, где мой заказ!
Дочка перевела.
— Мадам не заказала первого блюда, сразу главное, а его приготовление требует дольше. Обычно шеф готовит главное блюдо, пока посетители едят первое. Я могу предложить вам что-нибудь легкое, пока Вы ждете. Например…
Дочка начала переводить, мать перебила:
—Ай уонт май диш нау!
—Это невозможно, мадам. Каждое блюдо требует определенного времени.
В невозмутимом тоне официанта чувствовался холод лимонного сорбея.
А ее журчащий голос (crescendo) превращался в рев водопада,
— Нет, ну что за кретины! Это официанты или кто? Я плачУ, а они мне здесь говорят, что возможно, а что невозможно! Скажи ему - одно блюдо и сейчас, вместе со всеми! Вот она, хваленая свобода и демократия. Они все равно заставляют нас делать все по-своему! Да в Москве бы я за это…
—Мама, перестань, ты же обесчала! - взмолилась дочь. Она чуть не плакала…
—Не "обесчала", а "обещала", буква щ-щ-щ, учи по-русски, по-человечески слова произносить, дурищща! (это она добавила полушепотом).
На нас уже оборачивались посетители, неожиданно многочисленные для такого отдаленного сельского ресторанчика.
Художники по фарфору были смущены, муж подруги заказал еще бутылку белого вина, чтобы только разрядить обстановку и стал преувеличенно громко обсуждать достоинства стиля ар-деко, в котором был оформлен ресторан.
Это неожиданно отвлекло возмущенную даму, она стала рассказывать случаи из своей аукционной практики, связанные с ар-деко, все более добрея.
Дочка беззвучно плакала, уткнувшись глазами в скатерть.
Настало время главного блюда.
Перед дамой поставили… красивое болотце.
На белой круглой тарелке в невозможно реалистической манере "выполнены" были кочки из картофеля, и "камыши" и "кувшинки" из овощей, и "ряска" из зеленого спаржевого мусса, а по центру, потешно, абсолютно готовые исполнять "танец маленьких лебедей" располагались… лягушачьи лапки.
Дама смотрела на это болотце ошеломленно, потеряв дар родной и любой другой речи, медленно осознавая, что, вероятно, ткнула в меню куда-то не туда...
Французский кулинар, наверняка, был не только художником, но и сатириком.
Девочка подняла заплаканные глаза, увидела тарелку матери и впервые за весь день улыбнулась, а потом весело, заразительно, заливисто захохотала.
За ней засмеялись все, даже за соседними столиками, даже официанты…
! Орфография и стилистика автора сохранены
