Пепел траурного, тяжелого неба. Пепел лиц, из которых горе вытравило все живые краски. Пепельная немота, в которую погружается опустошенный, раздавленный человек, глядящий на пожарище своих наивных надежд.
Россия прощается с Анной Политковской.
Многотысячная очередь движется медленно, в стылом безволии, будто выполняя формальный и уже бессмысленный ритуал. Ходит по рядам холодный, спокойный шепот: "Надежды нет. Всех просто перебьют. Из этой страны нужно уезжать..."
Снова "эта страна". Как я радовался, когда даже убежденные демократы, либералы, вольнолюбцы и свободоборцы, чуждые всякого поклонения "идолу государственности" начинали говорить о России как о Родине, об Отчестве, которое необходимо защитить, сберечь, отстоять, сохранить.
"Из этой страны нужно уезжать". Мать снова превратилась в мачеху, в злую, тупую и мелочную садистку.
Анна, простите нас всех. Простите всех тех, кто, видя Ваш подвиг, решился бежать с поля боя, в ужасе оттолкнув чашу той судьбы, которую Вы однажды приняли спокойно и мудро, казалось бы – в пример нам всем, слабым, сомневающимся, растерянным.
Огромный зал засыпан цветами, их не успевают выносить. Издевательски скромное, непростительно малое – две розовые гвоздики ложатся рядом в общее печальное многоцветие. Но что я могу еще сделать?
Я мельком успеваю заметить: тонкий контур лица, стальные – знаменитые, по которым безошибочно узнавали Вас в самой густой толпе – волосы, когда-то вольные, теперь навсегда стянутые строгостью белой, траурной ленты...
Дорога из зала. По обеим сторонам дороги - люди, у некоторых в руках пожелтевшие подшивки газетных архивов. Заглавия - "геноцид, террор, пытки", вся та очень неприятная правда, тошнотворная изнанка любой "маленькой и победоносной войны", а уж тем более "стабильной, возрождающейся республики". Как комфортно, должно быть, отмахнуться от этой правды, сидя у телевизора, попивая сладкий чаек, сунув ноги в теплые тапки, упоительно наливаясь светлым и густым, как гной, "чувством патриотической гордости".
Вас обвиняли в "нелюбви" к России, в пособничестве террористам, Бог знает, в чем еще. Испытали ли Ваши откормленные критики хотя бы сотую долю той безнадежной, мучительной любви к истерзанной и уже почти обреченной Родине, которую каждую минуту переживали Вы? Вы, всегда утверждавшая, что зверь остается зверем вне зависимости от погон, которые нашиты на его форме и уж тем более от количества звездочек на этих погонах? Вы, всегда говорившая, если требовалось, кричавшая - о судьбах невинных людей, обреченных идти этому зверю на пропитание? Вы, среди всеобщего ожесточения бравшая на себя ответственность за эти судьбы, выступавшая их хранителем и защитником?
Цветы густо рассыпаны по дороге. Приходится идти прямо по ним, чувствуя под ногами упругий хруст и треск ломающихся стеблей...
В это же самое время, где-то бесконечно далеко, в другой стране, в славном городе Дрездене раздается совсем другой хруст и треск.
"Должен сказать, что ее политическое влияние было незначительно внутри страны. Своими публикациями она не наносила ущерб политической деятельности Рамзана Кадырова и не препятствовала развитию его политической карьеры. Для действующих властей вообще и для чеченских властей, в частности, убийство Политковской нанесло гораздо больший ущерб, чем ее публикации".
Невысокий, аккуратный, человечек. Серый, полупрозрачный уже совсем не от скорби, а по природному своему происхождению, словно он чайный гриб или медуза. Он произносит эти слова-насекомые тактично и аккуратно, словно шелуху сплевывает. Он понимает, что автоматное дуло кадыровского боевика, имеет куда большее политическое влияние, чем какая-то газетная статейка. Он полностью осознает, что пытки, похищения, неприкрытый террор способствуют политической карьере куда быстрее, чем журналистские разоблачения подобных "технологий".
Человечек вежлив. Человечек улыбается. Человечек переживает за престиж России. Ему, наверное, неудобно, что по бандитской логике "вякнувшая на пахана шавка" должна быть "наказана", и что это вопрос престижа куда больший, чем какое-то "международное мнение". С неприятными людьми приходится работать этому аккуратному человечку. С неприятными и грубыми. Но и его понять можно – других, столь же эффективных и надежных кадров у него просто нет.
Я, идущий по усыпанной цветами дороге, по которой вскоре пронесут гроб с телом женщины, не обладавшей, к сожалению, никаким влиянием на политическую жизнь в России, еще не слышу этого треска. Но я скоро приду домой. Включу компьютер. Прочитаю последние новости.
И никуда не уеду "из этой страны".
Мы не забудем Вас, Анна.
Не забудем – и не предадим.
И пусть будет Вам пухом земля.
Даст Бог – еще свидимся...
Вы можете оставить свои комментарии здесь
